Фёдор Васильевич и священный камень. История первая.
Гроза.
Велика вода Вуоксы, катит она свои могучие волны между каменистых и песчаных берегов, поросших сосновым лесом, разливается озёрами до самого края неба, а при хорошем ветре закачает лодку так, что в другой раз уж по такой погоде не выйдешь. Ходят по ней корабли большегрузные, морские катера, бороздят вдоль и поперёк водяные просторы. Однако есть на реке места и поуже, где иному под силу вплавь перебраться. Вот, толкая перед собой узел с вещами, к большому каменному острову подплыл рыжий мужичок. Он с трудом вылез на берег – видать, устал – развязал свой узел, оделся в коричневую брезентовую спецовку и растянулся под ёлками на земле, вернее, на камне, покрытом мягким мхом. Некоторое время он задумчиво глядел в небо, потом пригрелся под ласковым утренним солнышком и заснул.
А пока он спит, самое время поведать о том, что может привести человека на этот неизведанно-красивый необитаемый остров напротив деревни с весьма подходящим для этих мест названием Горы. Было время, когда Фёдор, так зовут рыжего, в этой деревне жил. Не очень давно, лет в двадцать пять, а теперь ему чуть за тридцать, хотя с виду гораздо больше – добавляет борода и затаённая грусть в тёмных глазах. Ни бороды, ни грусти тогда у него почти не было, а была жена Марина, высокая, яркая женщина, на полголовы выше самого Фёдора, и дочка у них подрастала, смешливая и капризная, вся в мать удалась. Фёдор тогда вёсёлый был, балагур настоящий, деревенские детишки его любили. Бывало, сядет вечером на завалинке и сказку сказывает, а маленькие вокруг стайкой соберутся и слушают, глаз от него не отводят, ловят каждое слово, в сумерках сказочных лешаков да водяных боятся. А то ещё бывало, в ближний лесок за земляникой пойдёт, и вся эта орава за ним увяжется – шумят, под руку лезут, ягоды топчут. Вернутся домой чумазые, исцарапанные; матери ахают: «Где же вас носило?» «А мы с Фёдором Василичем ходили», - отвечают, а тот только посмеивается. Так его в округе смолоду по отчеству и величали, Фёдором Васильевичем.
Жила также по соседству девчонка одна, постарше. Настоящее имя её было Василиса, но звали просто Васькой, очень это ей подходило – низкорослая, нескладная, коротко стриженые волосы во все стороны торчат – ни дать ни взять, мальчишка. Васька больше всех к Фёдору привязалась, целыми днями за ним по лесам ходила, далеко. Фёдор часто зверя промышлял, рыбачил: большое это было хозяйству подспорье. С той охоты и Васька кое-что домой приносила, так что мамаша её даже довольна была, что летом девчонка не бездельничает. А Марина, их провожая, хитро напутствовала: «Смотри, Васька, мужика моего в лесу не потеряй, вовремя домой приводи!»
Васька улыбалась в ответ – никуда, мол, твой Фёдор Васильевич не денется – а что у неё в то время на душе творилось, Бог знает… Марина вообще-то очень вредная была. Позарился Фёдор по молодости на красоту, а после пожалел, да поздно, дочка уже у них родилась. Трудно Фёдору приходилось – что ни сделает, всё не так, ничем жене не угодишь, а чуть пристыди её, сразу в слёзы и грозится к матери уйти. Только не она уходила обычно, а Фёдор в леса уходил и думал в такие дни: «Так бы и не возвращаться никогда, эх, кабы не дочка…» Однако на людях они разлада не показывали, и весёлые всегда были.
Одна Васька догадывалась, что дома у Фёдора Васильевича нехорошо. В лесу он всегда тихий-тихий становился. Ступает по мху неслышно, приглядывается, прислушивается, если что и говорит, то почти шёпотом. Зато такое, чего в деревне никогда не рассказывал. Васька просит: «Расскажи про Тибет, Феденька… Ну, пожалуйста…» Фёдор поначалу отпирается, мол, маленький я был, ничего не помню, а потом и поведёт спокойную речь о краях далёких, диковинных, для Васьки почти сказочных, и тем ей интереснее, что это не сказка, а чистая правда, потому что действительно бывал Фёдор на Тибете в детстве, там у него вроде даже какие-то родственники остались. Рассказывал Фёдор о горах-великанах, подпирающих снежными вершинами небо, о стремительно сбегающих с них бурных реках с ледяной, кристально чистой водой; об устремлённых затейливыми крышами в небеса буддийских храмах, вокруг которых ходят монахи в оранжевых одеяниях и звонят в колокол, и густой звон разносится далеко окрест. Только о том, чему он там выучился, напрямую не говорил, но Васька чувствовала, что Фёдор ото всех людей неуловимо отличается. И собаки чужие на него не брешут, и зверьё лесное от его лёгкой поступи не разбегается, зыбучее болото не затягивает, даже гроза часто стороной обходит или даёт время укрыться. Когда кто-нибудь из ребят заболеет, Фёдор Васильевич придёт навестить и, будто в шутку, немочь рукой снимет и в печку бросит, а на другой день глядишь – бегает пацан здоровёхонек, родня удивляется. Подойдёшь к нему с вопросом, а он вперёд тебя ответит, будто мысли подслушал. Такой он непростой, Фёдор… Дело ли ему со вздорной женой жить? Марина лесной тишины не понимает, ей наряды да гулянки нужны. Фёдор гулянок не любит, там водку пить надо за компанию, а он знает, что ему нельзя: после армии чуть не спился, вовремя одумался. Где и как Фёдор Васильевич служил, Васька не знала, у него проще даже про Тибет выспросить, чем про армию – спросишь, так на целый день замолчит. Впрочем, с ним и помолчать как-то хорошо.
Вот так однажды стояли они молча на высоком острове и, головы задрав, на большой камень смотрели – камень не простой, в нём крупинки на солнышке блестят, будто серебро. И вдруг сказал Фёдор, что видел на Тибете священный камень, на который этот очень похож.
-А почему священный? - спросила Васька.
-Не знаю, - ответил Фёдор, - только все, кто мимо проходили, камню тому кланялись. Вроде как на счастье.
-А давай это будет наш с тобой священный камень? - предложила девчонка.
-Давай.
И они полушутя-полусерьёзно поклонились сверкающей глыбе. Долго ещё, затевая какое-нибудь дело, Фёдор с Васькой кланялись в сторону своего священного камня – и, гляди ж ты, вправду помогало. Потом подзабыли как-то.
Прошло два или три года, Васька окончила школу и уехала в Петербург, дальше учиться. Обещала письма писать. Только вышло так, что адрес у Фёдора Васильевича поменялся: поругалась с ним Марина окончательно, и разъехались они из деревни Горы в разные стороны. Марина с дочерью – к тёще, как давно грозилась, а Фёдор подался в Приозерск, чтобы со знающими его историю соседями не видеться. Не хотел Фёдор Васильевич ни осуждения, ни жалости людской. Забыться хотел. Бороду отпустил. Года четыре без отпуска работал, по выходным опять выпивать начал, но даже пьяный никому о своём прошлом не рассказывал, сидел и молчал. Иногда Ваську вспоминал: теперь её трудно найти, и своя жизнь у неё в Питере наверняка… Подумает так, вздохнёт горько и спать ляжет. А с утра снова на работу.
Но однажды июльским утром, когда рассвет только-только тронул верхушки золотистых сосен, пригрезился Фёдору Васильевичу священный камень. И так явственно Фёдор его увидел, совсем как в детстве, в горах Тибета. Смотрит, а камень уже другой стал, и не на Тибете, а на каменном острове Вуоксы он стоит, под солнечными лучами живым серебром переливается. И услышал Фёдор – то ли колокольчики звенят, то ли девчонка смеётся. Васька, Василиса…
Тут он проснулся. И решил: дальше так жить нельзя, надо что-то менять. В тот же день оформил отпуск – без проблем, впервые взял за четыре года – и прямо с работы уехал в Горы, в деревню свою, то есть. Сначала по знакомым местам долго бродил, а потом переплыл на тот самый каменный остров и вот, отдыхает.
Солнце уже клонилось к земле, когда Фёдора Васильевича разбудили молодые голоса. К каменному острову причаливали байдарки. Это студенты шли походом по Вуоксе, обычное дело. Фёдор лёжа наблюдал за ними из-под еловых веток. Студенты поняли, что на берегу для палаток места не хватит, и стали носить вещи наверх, а возле вытащенных байдарок поставили одну палатку, «для виду». В эту палатку Фёдор и напросился, пообещав стеречь байдарки. Ему с радостью разрешили, даже приглашали поесть, но Фёдор отказался – не хотел объедать походников, у них наверняка продукты до граммов рассчитаны, а главное, не хотел ни с кем разговаривать. Решил дождаться, пока они уйдут, и в одиночку сходить к священному камню.
Вечер был ясный, поэтому туристы легли спать на улице, оставив свои вещи разбросанными по стоянке. Фёдору, отдохнувшему днём, спать ещё не хотелось, и он, задумавшись, медленно ходил по берегу вокруг доверенных ему байдарок, когда раздались первые глухие раскаты грома. На каменный остров надвигалась гроза, скорее всего, с градом. Фёдор Васильевич понял, что нужно будить туристов, и пошёл наверх.
Стоянка была как раз вокруг священного камня, и Фёдор, вспомнив обычай, поклонился ему. Затем подошёл к ближайшему спящему человеку, наклонился, чтобы разбудить…
Это была Василиса!!!
За прошедшие годы она чуток окрепла, но осталась такой же невысокой, и короткая стрижка по-прежнему весело топорщилась.
И Фёдору пришла в голову дерзкая мысль. Он не стал пока никого будить.
Фёдор Васильевич поклонился ещё раз своему священному камню, вышел из-под защиты деревьев, повернулся к надвигающейся грозовой туче и тихо, но очень твёрдо сказал ей:
-Уходи.
Сверкнула молния.
-Уходи!
Глухо заворчал гром.
-Уходи!!!
Давненько не проделывал Фёдор подобных штук, отучила его городская жизнь. Будь он один, и с ветром поиграть бы не осмелился, не то что путь грозы изменить. Но сейчас ему очень не хотелось, чтобы Ваську и её друзей побило градом. Здесь иной раз такой град бывает, что не всякая палатка спасёт.
Фёдор Васильевич собрал всю свою силу, как его давным-давно учили, и направил в виде светлого луча прямо в грозовую тучу. От напряжения ему показалось, что он видит этот луч обыкновенным зрением – а может, и не показалось, хотя он, и будучи в гораздо лучшей форме, никогда не надеялся создать поток такой силы, чтобы она непосредственно проявилась в предметном мире. Сейчас Фёдор этому даже не удивился – он в полной сосредоточенности глядел на тучу и радовался, понимая, что она обходит каменный остров. А когда она совсем прошла мимо, просто свалился, обессиленный. Полежал немного, отдышался и сел возле Василисы ждать рассвета…
